…Я подходил к нему и спрашивал: «Что такое свобода?», мне хотелось знать это и знать, как он это знает. Он отвечал хмуро: «Это много часов впереди, с которыми не знаешь, что делать». Я бежал за ним, как болонка: я был гораздо меньше него, и, не унимаясь, продолжал: «Так лучше быть в кандалах? Лучше, чтоб кто-то все время держал? А разве это свобода, когда не знаешь, что делать: ты же оказываешься в рабстве своего незнания, неумения жить?» Но он только хмурился еще больше, а вид его говорил: когда-нибудь поймет. Так было часто. Перекинувшись парой слов, мы прекращали несостоявшийся разговор, словно выпускали из рук только что пойманную пчелу, и долго шли дальше вместе, стопа в стопу. Я никогда не знал, куда и зачем. Я молчал и не спрашивал, потому что молчал он, не хотел мешать. Но в молчании этом не было неловкости или неуютности. Молчание, и каждый сам по себе. Молчание, но оба слиты в общем молчании.

Смотрел на небо и море, на волны и стрекоз. Он, может быть, тоже смотрел. Облака постоянно менялись: почему небо называют вечным?

Я никогда не видел, чтобы он спал. Я выглядывал из-за щели между натянутых кусков ткани ночью, желая хоть раз всмотреться в его спящее лицо, но в этих попытках всегда засыпал сам, а он, сгорбившись, сидел у костра с ружьем и охранял меня, хоть и знал, что наш край необитаем. Каждую ночь его морщины становились глубже, чем днем, а на лице появлялись капельки пота: то ли от огня, то ли от огня мысли. Я воображал себе, что каждую ночь он медленно сгорает, а наутро появляется снова, рождается для меня.

Любил ли он меня? Я не знал, но когда мы подолгу шли рядом, мне казалось, что любил. По-другому я не мог объяснить себе его постоянное присутствие, не заставлял же он себя быть со мной. К чему такие жертвы? Зачем ему я?

А потом он исчез. И я сразу понял, что навсегда. Я мог бы, конечно предположить, что он являлся лишь плодом моего воображения (которое извечно заводит меня в непроходимые места и тупики, изводит), моего умения жить в иной жизни, не такой реальной, как настоящая. Не такой реальной? Но я не мог придумать его так. Меня бы не покидало чувство, что я его творец, и я бы не вглядывался в лицо, желая разгадать и разглядеть. Если бы мое воображение придумало весь этот образ – не будем отделять воображение от меня самого – если бы я придумал этот образ, я знал бы его, как художник знает свою картину: так же детально, вплоть до мельчайшего мазка, удачного или погрешившего против реальности. Нет, весь облик, все слова доказывали, что он существует независимо от моей воли.

Когда он исчез, я знал, что мне нужно смириться и научиться быть без него. Но я запутался совершенно в своих попытках. Он говорил мне когда-то, что есть другой мир, простой и реальный. И я тщетно пытался ощутить эту простую реальность. Все возвращало к мысли о том, что реальнее прошлой жизни ничего и нет. Я очутился в мире, где полно людей, снующих без остановки, без передышки, бегущих (к цели?), убегающих (от преследования?). Двойное нет! Я очутился в мире, который не подчинялся моему пониманию мира.

Настоящее стало выглядеть нелепым сновидением без конца. Иногда я выходил на площадь города, садился на большой камень. Меня удивляло павильонное солнце, небо, властно держащее землю под колпаком. Там, где я был с ним, небо и солнце не казались такими равнодушными, облака не плыли так гордо, а танцевали и приглашали танцевать… Однажды я вышел на балкон в полночь, было темно, на соседних балконных веревках сохли простыни. Я любовался ими: с одной стороны они, выкрашенные ночью в краску чернее черного, были черны, с другой, освещенные легким светом комнатной лампочки, отливали золотом. Чернота и золото, отграниченные такой четкой и прямой линией. Не сводил с них глаз. А потом пошел дождь, и на балкон вышел хозяин, раздетый по пояс, небритый и большой. Он отцеплял прищепку за прищепкой, разрушал всю красоту, все совершенство вещи. Я понимал, что, должно быть, он страшится, что простыни вымокнут, но чего бояться мокрой простыни, пройдет ливень, и она снова станет сухой. Такие вещи никак не укладывались в моей голове, не могли уложиться. Из мелочей складывается отношение к крупному.

Но нет, я вовсе не был странным, всему изумляющимся чудаком; ни чудаком, ни чужим. Я работал, как и все, говорил с людьми о фильмах, машинах, последних модах, девушках, шутил, мне отвечали, мне улыбались. Во время разговоров мне никогда не было тошно, всегда после. Тогда окружающее теряло всякую значимость, мои шутки, слова становились мне же и ненавистны, они как-то находились вне меня и возникали не во мне. Непонятно, зачем, я пересиливал себя, чтобы озвучить то, что вне меня, приписывал себе то, что мне вовсе не принадлежит. Тогда я вспоминал наше с тем странным человеком молчание, оно делалось каким-то таинственным счастьем и возбуждало во мне непередаваемое чувство печали, на которую пролили много-много света и добра, все вечное отражалось в том молчании, вся вечность…

Я был таким, как и все, вернее пытался быть. Хотя иногда мне казалось, что все также пытаются и на самом деле гораздо глубже, чувствительнее и тоньше воспринимают каждое колыхание штор в комнате, каждое наступление сумерек, каждый новый круг в луже от капли воды. Я хотел в это верить и представлял мир карнавалом, маскарадом, а точнее – примерочной, где раздают одни и те же маски, одинаково равнодушные, одинаково безучастные. Я повторял себе: это всего лишь праздник нарядов. Может быть, я и приукрасил этот мир. Я пытался быть, как и все, но вспоминал моего странного господина, и становилось тошно от притворства.

…Каждый вечер я прекращал день. Ложился в кровать и покрывал себя одеялом. Я был в полном сознании каждый вечер, но покрывал себя одеялом. Это казалось смешным обрядом, страшно неестественным, усыплением себя. Я понял, почему тот странный человек никогда не спал: он боялся всякой фальши, всякой традиции, всякого «положено» (человеку положено спать! человеку нужно! человек должен!).

Когда находили минуты задумчивости, когда я бился над жизнью и, понимая, что она уходит (а она уходила), не мог схватить ее пальцами и сжать разлинованными судьбою ладонями, я бродил по городу, заходил в кафе, пил чай с пирожным, глядел в окна и искал глазами таких же неприкаянных. Не находил. Зато оставлял кружки с кусочками лимона на дне. Крýжки с кружкáми лимона…


Вот я и написал биографию, какую хотел. Без дат и готовых фраз, без начал и концов. Написал свою жизнь. Странна? Нет сведений о рождении? матери? отце? учебе? работе? жене? Когда-то люди не учились и не играли свадеб, но тоже жили. Жизнь – постоянная смена мелочей: лимон в кружке, шторы и простыни, распавшееся облако в небе. Я и сам вижу, что написал много странного, нереального, неважного. Но только вся жизнь моя – подмена понятий. Для меня странно самое нестранное; важно – самое незаметное, спрятанное, неразгаданное, неотысканное; реально – самое… не стану продолжать. Многого я не нашел и не понял. Так и не понял, что есть свобода. Это чувство? Наверное, что-то вроде любви и восхищения, нечто возникающее от переполнения души и повышенной чуткости. А потому – мимолетное (как переполнение души и повышенная чуткость)… Зато я дал определение жизни, вернее, не я, а мой странный неспящий. Жизнь – это много часов впереди, с которыми не знаешь, что делать. Я совершенно не знал. Но только к чему знать?..



(с)

newlit.ru/~galimzyanova/3101.html

Особенности национальной... боли.
Не знаю, как у других, но у себя я заметил забавную особенность.
Боль физическую легче перенести, если ее не принять. Пример - обжег палец об горячую тарелку. Если начать дергаться, носиться, засовывать палец под холодную воду и всячески вопить - болит гораздо дольше и сильнее, нежели если боль не принять и просто не обращать на нее внимание.
Однако душевную боль гораздо легче перенести приняв ее и разобравшись в ее причинах и сути.

Screenshot чувств
Есть в компьютере такая функция - сделать скриншот (так же известный как захват изображения, слепок экрана и т.д.).
Для тех, кто не знает - с помощью этой функции можно сохранить то, что в данный момент у тебя на мониторе, в формат обычной картинки. А потом показать друзьям, отложить в архив и т.д. Своеобразная фотография будущего. Кстати говоря, очень часто проходят соревнования по скриншотам, выбираются лучшие работы и прочее. Так что аналогия с фотографией даже больше, чем кажется на первый взгляд.
Но сейчас не об этом.
В последнее время начал замечать, что категорически не хватает кнопки "сделать скриншот чувств". Запечатлеть все чувства и эмоции, которые в тебе на данный момент. И сохранить их в файл, отложить в архив и т.д.
Наверное, я мог бы открыть замечательную галерею.

© мой давний и замечательный друг Astaldo
astobus.livejournal.com/

ВорчаниеОдин мой знакомый сделал нашей общей подруге замечание: "Слишком много фотошопа". Написал он это в комментариях к одной из её фотографий вконтакте, хотя фотографии в её альбомах, прямо сказать, зафотошоплены насмерть ВСЕ. До того, что цвет её волос невозможно определить, а черты лица практически неразличимы.
Единственное, что сделала я - оставила комментарий содержания "+1 к предыдущему оратору : )"

ОБожемой, захожу и вижу у себя на стене вот это. Даже удалять не буду этот шедевр, пусть висит и стращает людей.

За жизнь того моего знакомого-критика я вообще теперь всерьёз боюсь.
Какие же некоторые люди всё ещё дети. Не могут принять к сведению добрый совет...
Неужели действительно так сложно понять, что доброжелательность - это не слепое смотрение в рот и соглашение с каждым словом и действием. Доброжелательность - это желание помочь человеку, сделать его лучше и совершеннее. Саморазвитие - это умение выслушивать критику, делать выводы и улучшать себя. А тут хочешь помочь человеку, тем более, подруге, говоришь ей, как сделать лучше - а получаешь в ответ _такое_. Везде видятся оскорбления, людей она любит, но только тех, кто согласен поклоняться ей и смотреть в рот. Любая критика, пусть даже совершенно невинная - оскорбление, ибо она - грандиозна и велика. О да, быть может.
Я, естественно, не стану ей отвечать, разводить скандал, но это... так расстраивает.
Почти каждый считает себя достойней других, лучше, чище, не удосужившись посмотреть, какие же другие. Она сейчас уже решила, какая я, уже удалила меня из списка друзей, занесла в чёрный список, запретила слать себе сообщения, закрыла страничку, и, конечно, отмахнется от этих слов о фотошопе, ведь она же постигла все тайны Вселенной.

Знаете, почему одних людей я искренне уважаю, а от других стараюсь держаться подальше? Потому что сильные люди говорят правду о себе, не боятся чужого мнения и не делают конца света из каждого замечания, а другие упорно пытаются слатать себя "для всех" и кидаются с агрессией на каждого, кто сказал хоть чуть неугодное им слово.

Вопросы, вертящиеся на языке уже несколько часов...
Вы сохраняете history в аське?
Зачем, если да?
Почему, если нет?

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Как-то раз один мой знакомый сказал, что ему трудно со мной общаться, так как у меня "обезьянье царство в голове". Хм. С этим молодым человеком со временем мы прекратили общение вовсе. Возможно, "обезьянье царство" стало одной из главных причин разрыва.
Я не хочу меняться ни под кого-либо. Каждый человек необычен, удивителен, единственен и уникален в своём роде. Где здесь криминал? Нас на то несколько миллиардов и народилось на Земле, чтобы мы друг от друга отличались.
"Обезьянье царство" = "частая смена настроений" - вот что он имел в виду. Иногда я не понимаю, почему по этой же причине ссорится такое огромное количество людей. Неужели мы совсем разучились понимать друг друга?.. Вся жизнь - это игра в бесчисленное множество ролей, каждая из которых - маленькая часть, мельчайшая грань нашей личности, отражение каждой доли секунды. С каждой минутой, с каждым пройденным шагом мы меняемся - кто-то в лучшую, а кто-то в худшую сторону - но не сторона важна, а важно то, что мы просто меняемся.
Люди, а уж тем более девушки - это не известные всем хвойные растения, чтобы быть "зимой и летом одним цветом". Каждый человек - неподражаемо многоликий, то сдержанный, то резкий; то ласковый, то жестокий, способный испытывать широчайший спектр эмоций... Мы всегда разные, и, по-моему, это прекрасно. И глупо пытаться подбирать к людям, как к стальным закрытым дверям, отмычки, основываясь на мысли "в той ситуации он поступил так-то, эта ситуация - похожая, поэтому он поступит так же." Нет, нет. Отношения с людьми нельзя полностью подчинить логике и холодному расчёту. Куда лучше научиться ловить настроение своих близких, чувствовать его, уметь ставить себя на их место, сопереживать и понимать.

Пока я была сегодня в обители косплея, мама и бабушка разобрали ёлку и сняли со стен и мебели все новогодние украшения.
Внезапно стало так пусто...

Мой собак.

О, и кстати))...